ГОСПОДИН СТЕПЬ
Ты красив, скифский князь. Твои губы горьки, как полынь. Твои длинные брови темны, тонкокостны персты. Я смотрю на тебя, и мне хочется рисовать. Жгучий абрис лица, лба высокого смуглый вал... О, зачем ты меня украл? У меня был жених - белокур и строен, племена наши в мире клялись на крови, для чего твой конь повернул к нам в становье и копытами звонкими маки давил? Твоё княжеское лицо, - словно тонкий серп, два рубина на пальцах, два чёрных каспия глаз... Эти степи - твои, и ты смотришь в очи мои, Господин Степь. Пояс наборный звенит, ветер поёт в волосах, с юга идёт гроза. О, куда ты меня везёшь, молодой вождь, по тропе меж высоких трав? Я тебя не люблю, ты был гость мне - не враг, не брат. У меня есть жених, его взгляд - аконит... Покрывалом по самые скулы закрою лицо, слишком красив ты, скиф. Деве пристало глаза опускать перед воином, учтивые речи вести, но гнев и печаль расковали мне голос. - Вот ручей, - осади, позволь мне напиться, князь, - говорю, кривясь. Мои руки исцарапаны серебром, тебе нравится красный цвет? Мне нет. А рубины на пальцах - да. Я сама не пойму себя. Вот и ваши костры. Ты с коня меня снял. Жрец сказал, что мы муж и жена. Смят подол изо льна. Эти ль острые травы будут постелью нам? Эта ль примет меня река? Обжигающая, нездешняя красота твоя, - словно яд, но не для меня. Как мне жаль. Льются белых жрецов голоса, расплетена коса. Ты даёшь мне зеркало с всадником, из сплава золота с серебром, я его бросаю в высокие травы прочь. Этот всадник чеканный так на тебя похож и глаза его - драгоценные чёрные камни. О, как жаль мне. Скульптор заморский учил меня лица из мрамора высекать, я смотрю на тебя, и мне хочется сотворять. Но не целовать. Но не целовать. Тает лёд в груди, - как ты смотришь сквозь терпкий дым золотых костров, о, пойдём к реке, - я слеплю тебя хоть из глины. Но ты смотришь на губы мои, от холода алые, и становишься всё бледней. Догорает закат, запад - в книдском вине... Только тронь меня, - я убью и тебя, и себя, и курган нам высокий сложат, и века лишатся людей на тебя похожих. Назвала б тебя соколом, да колом станет язык. Горек, горек шёпот былья, горек блях поясных звон, туман с реки горек. Там в траве - дорогое дарёное зеркало, кто его, столетья спустя, обретёт под ногой? Ты красив, скифский князь, тонкокостны запястья твои, как безумно прекрасны они были б в мраморе снежном! Я смотрю на тебя и пьянею. Не от страсти - от вдохновенья. Но моя девичья нежность уходит в песок, у степи черноморской - твоё лицо, а я тебе пленница и жена, и под племенем дерзким твоим скоро будет моя страна. Так думаешь ты. Но не я. У меня есть кинжал в рукаве узорном, он заклят девятой весенней грозою, в девяти отварах омыт, девятью заговорен волхвами. Ах, он будет быстр, господин. Вот пять девушек чернокосых. Они любят тебя, ну а я им, как в горле кость. Я сама себе - в горле кость. Отпусти мою руку, о, неблагодарный гость. Этих лунных монист звенящие гроздья на молочных ключицах, - как лёд, длинных кос разметался мёд, и уже холодает в степи. О, не смотри на меня так откровенно и прямо. Я люблю шепота и дурманы, а не пламя. Только шепота и дурманы, князь, а не власть и страсть. Поцелуев порывистых град, горячи персты, тает лёд монист. Смяты сны и льны. Я в последний раз говорю тебе: опомнись, скиф!
